Программная статья Explaining religious ideas: Elements of a cognitive approach (1992) Паскаля Буайе, в которой он описал положения когнитивного подхода к исследованию религиозных представлений, получила не так много внимания исследователей (смотрите цитирование) особенно в сравнении с другими его ранними работами (1990, 1994). Данная статья представляет интерес сегодня не только с точки зрения развития идей самого когнитивного антрополога (прежде всего, теории минимальной контринтуитивности). Она показывает, как формировались основания будущей стандартной модели когнитивного религиоведения. На протяжении большей части статьи Буайе обсуждает четыре положения — элементы когнитивного подхода к религиозным представлениям. Я не буду их пересказывать, а просто остановлюсь на некоторых любопытных моментах, характеризующих когнитивный подход в религиоведении начала 1990-х годов.

В самом начале Буайе сетует на то, что когнитивная наука не оказала должного влияния на теории религиозных идей и действий. Этносемантика, субдисциплина когнитивной антропологии, ограничивает свое исследование анализом когнитивных аспектов культурных репрезентаций повседневных явлений (биологические таксономии, классификации ежедневных действий, термины родства и так далее). Религии, таким образом, не уделялось внимания в рамках когнитивных подходов (хотя существует ряд исключений: Буайе ссылается на работы Даугерти, Лоусона и Макколи).

Каковы же элементы когнитивного подхода к религиозным представлениям, который предлагает Буайе? Прежде всего, он уточняет, что речь идет не о когнитивной теории религий, а о когнитивной теории религиозных представлений/репрезентаций. Цель когнитивного подхода — “описать процессы, в соответствии с которыми люди усваивают, репрезентируют и передают определенные религиозные представления и действия”. Важно, что когнитивный подход не стремится объяснить все макроуровневые культурные феномены и закономерности, связанные с религией. Некоторые привычные для религиоведов темы (“макроявления”), например, динамика религиозных движений или историческое развитие религиозных доктрин, находятся вне фокуса когнитивной теории религии.

Буайе подробно разъясняет, что именно когнитивный подход должен объяснить: повторяющиеся признаки религиозных представлений, которые можно обнаружить в большинстве культур. Он подчеркивает, что речь идет именно о существовании повторяющихся основных тем/признаков в представлениях о сверхъестественном, а не о том, что есть некие универсальные религиозные идеи. Пример представления с повторяющимся признаком, которое можно встретить в религиях, фольклоре, сказках большинства культур (но не во всех): не-физический аспект человека может продолжать свое существование после смерти физического тела.

Есть две причины, как пишет Буайе, по которым кросскультурное повторение определенных видов религиозных представлений долгое время не было предметом изучения антропологов. Первая — это свойственный им релятивизм. Они, как правило, обращают внимание на культурные различия и акцентируют их. Рекуррентность в религиозных феноменах рассматривается как обманчивая видимость, скрывающая основополагающие различия. Вторая причина, на которую указывает Буайе, — это расхожее ошибочное представление о том, что “человеческая природа” должна проявляться только в универсальных характеристиках вида. Так, скажем, если какой-то религиозный признак широко распространен, но не является при этом универсальным, то он не имеет отношения к человеческой природе и, соответственно, находится за пределами рамок общей теории религии. Буайе замечает, что в основе подобных рассуждений лежит путаница между процессами и их результатами. Наличие универсального процесса не означает, что его результат будет одним и тем же при всех возможных обстоятельствах. Смысл объяснительной теории — сократить многообразие и показать, каким образом разнообразные феномены являются результатом, с одной стороны, действия общих механизмов, и множества непредвиденных обстоятельств — с другой.
Статью можно почитать здесь.
#становление #Буайе

Под описанные выше принципы "работы" объяснительной теории, конечно же, подходит и теория минимальной контринтуитивности Буайе. Универсальными процессами здесь выступают одинаковые для всех людей базовые процессы психики — специализированные «модули», отвечающие за специфическую область познавательной деятельности (напомню, что о критике такого подхода писал Даниил). «На выходе» данных модулей оказываются мыслительные образы, ментальные репрезентации, умозаключения. Результаты или продукты работы модулей, ответственных за умственную деятельность, не носят случайный характер. Они зависят от того, какие конкретные модули были активированы ситуацией (в коммуникативном процессе, когда сообщается некая информация, во взаимодействии с окружающей средой и так далее). Теперь, обратимся к понятиям сверхъестественного. При очевидном их культурном разнообразии, можно заметить, что существуют ограниченное количество повторяющихся тем/признаков. Культурный успех этих понятий (тот факт, что мы можем обнаружить их в разных уголках нашего мира) указывает на действие отбора, в котором главную роль, по мысли Буайе, как раз выполняют универсальные когнитивные процессы обработки информации. Таким образом, теория Буайе позволяет "сократить видимое многообразие" объясняемых феноменов (понятий сверхъестественного), показывая, как общие механизмы (когнитивные процессы) направляют культуру определенным образом (в частности, он показывает, почему понятия сверхъестественного неизбежно включают в себя нарушения онтологических ожиданий).
#Буайе

Чтобы лучше понять, о чем пишет Уайтхаус, я предлагаю сначала погрузиться в контекст. 2007 год — в когнитивном религиоведении существует несколько исследовательских программ. Они отличаются друг от друга теоретико-методологическими основаниями. Это — «стандартная модель» (Буайе, Атран, Барретт, Пюсиайнен, Тремлин), концепция «религия как адаптация» (Балбулия, Сосис) и теория «модусов религиозности» (Уайтхаус). Подход, акцентирующий роль культуры (Гирц, Йенсен), и теория генно-культурной коэволюции (Норензаян и другие) еще пока формируются в когнитивном религиоведении. Продолжается дискуссия между сторонниками позиции, рассматривающей религию как побочный продукт познания (стандартная модель), и сторонниками адаптационистского подхода (Татьяна Малевич написала подробный обзор этой темы). Гораздо меньше мы знаем о другой дискуссии, которая также велась в то время, — спор об объяснительных стратегиях в когнитивном исследовании религии между Уайтхаусом и Буайе. В статье "Когнитивная эволюция и религия; познание и религиозная эволюция" я вижу отголоски этой дискуссии.

Уайтхаус указывает на узкую направленность стандартной модели, сторонники которой исследуют лишь периодически повторяющиеся в разных культурах религиозные "репертуары". Расширить научные границы стандартной модели поможет первая стратегия. Уайтхаус предлагает обратить внимание на проблему вариаций в религиозных традициях. Чтобы понять, почему в религиозных традициях преобладают разные универсальные аспекты религиозных "схем", нужно разобраться, как универсальные когнитивные механизмы взаимодействуют с «контекстуальными факторами» — биологическими, технологическими, социально-политическими, культурными и другими. Уайтхаус не единственный ученый, который предложил такой подход. Сторонники стандартной модели высказывали схожие идеи (Barrett 2004, Boyer 2005).

Первая стратегия может придать стандартной модели историческую и культурную специфику, а также объяснить наблюдаемые в религиозных традициях различия — "почему некоторые универсальные аспекты религиозного «репертуара» более выражены в одной местности, чем в другой". Однако даже в этом случае, по утверждению Уайтхауса, стандартная модель будет все еще далека от осмысления религии в целом. Вторая стратегия — это исследовательская программа «модусов религиозности», в которой Уайтхаус и его коллеги изучают культурную передачу когнитивно неоптимальных религиозных традиций ("религиозных систем"), то есть всего того, что находилось вне фокуса стандартной модели. Уайтхаус пользуется метафорой “эффекта храповика” Майкла Томаселло (С.151), чтобы показать, что именно вторая стратегия отвечает за исследование накопительной эволюции религии.

***
Узнать о сути дискуссии между Уайтхаусом и Буайе можно из сборника Mind and Religion: Psychological and Cognitive Foundations of Religiosity (2004). Любопытный момент: Буайе считал, что между различными способами активации систем человеческой памяти в образном и доктринальном модусах религиозности и набором соответствующих социально-политических характеристик нет причинно-следственной связи.
#Уайтхаус #модусы_религиозности #стандартная_модель #Буайе

​​До сих пор мы ничего не писали о современном состоянии когнитивного религиоведения. Пора это исправить. Сегодня я расскажу о новой статье Паскаля Буайе, которая вышла в 2020 году в журнале Religion, Brain & Behavior.

📄 В статье "Informal religious activity outside hegemonic religions: wild traditions and their relevance to evolutionary models" Буайе призывает ученых обращать больше внимания на неформальную религиозную деятельность, характерную для человеческих сообществ до зарождения государств и доктринальных религиозных институтов. Неформальная религиозная деятельность — услуги и практики шаманов, колдунов, прорицателей. Эти специалисты не проходили формального религиозного обучения, они не принадлежат к официальным религиозным организациям. Как правило, к ним обращаются люди с конкретными несчастьями. Антропологические и исторические данные говорят о том, что неформальные религиозные традиции (а) широко распространены в человеческих сообществах, (б) обладают схожими чертами, (в) воспроизводятся несмотря на борьбу с ними организованных религий. Но это еще не все. Такие религиозные практики не образуют сообществ верующих и доктринальных учений. Учитывая все это, Буайе считает, что современным моделям эволюционных основ религиозного мышления и поведения требуются коррективы (речь идет, прежде всего, об адаптационистских моделях, которые указывают на связь религиозных представлений с просоциальным поведением и сотрудничеством). А именно — учитывать влияние политического принуждения и не преувеличивать роль доктрин в распространении религиозных представлений и практик.

Похожие мысли Буайе излагает в главе «Почему существуют религии?» своей книги «Анатомия человеческих сообществ». Однако в статье он подробнее останавливается на аргументации — например, приводит результаты выполненного антропологом Майклом Винкельманом кластерного анализа данных из Регионального архива человеческих отношений (Human Relations Area Files).

Интереснее всего было читать, как Буайе объясняет смешанные и временами противоречивые результаты исследований связи религиозных убеждений с просоциальным поведением. Некоторые ученые (Беринг, Норензаян, Хенрик и другие) считали, что религиозные представления о могущественных существах, надзирающих за тем, чтобы люди следовали общественным нормам, могут подталкивать индивидов к сотрудничеству. Представления о «морализаторских богах», вероятно, могли способствовать переходу от малых сообществ к большим — царствам и империям. Однако с точки зрения Буайе, эффекты религиозных верований на сотрудничество могут регулироваться тем, насколько люди придерживаются конкретных догматов о всемогущих и карающих богах. Речь идет о явлении, которое психолог Джастин Барретт назвал «теологической корректностью» — сознательное стремление верующих приводить свои представления о сверхъестественных существах в соответствие с официальными догматами учения. Люди могут придерживаться официальных догматов, но их действия и решения могут быть мотивированы более интуитивными религиозными представлениями. Получается, что связь между представлениями о «морализаторских богах» и просоциальностью куда сложнее, чем может показаться на первый взгляд. В подтверждение этого тезиса Буайе ссылается на недавнее исследование Уайтхауса и коллег, показавшее, что на протяжении всей мировой истории представления о «морализаторских богах» возникали после усложнения и укрупнения обществ.
#Буайе #современное_состояние #религиозные_убеждения_и_просоциальное_поведение #теологическая_корректность

​​Паскаль Буайе в одной ранней работе (ссылки в первом комментарии) пишет про частотную разницу между понятиями «дух» и «зомби»: представления о первых встречаются в различных культурах гораздо чаще, чем представления о вторых. Объясняет он это тем, что дух — это личность (здесь имеется в виду онтологическая категория "личность" или "человек"; другие категории: животное, растение, артефакт, природный обьект), у которой есть стандартные психические характеристики: желания, намерения и убеждения, - и особые физические свойства, например, бестелесность. Зомби — это тоже личность, у которой, наоборот, к стандартным физическим характеристикам добавляются особые психологические характеристики, а именно, отсутствие психики. Понятия о духах активизируют нашу интуитивную психологию и мы легко можем рассуждать о том, чего духи хотят, кем они довольны, а кем нет, что им известно и так далее. С зомби так не выходит - они психологически пусты, поэтому, как культурные идеи, они встречаются реже, чем представления о духах. Яркий пример того, как базовые и не-культурные по своей природе психические предпочтения людей направляют культурный отбор.

Буайе обращает внимание на ещё одно важное следствие указанных особенностей психики: люди неизбежно дополняют идею о зомби «понятием какого-нибудь духа или ведьмы или божества, осуществляющих "удаленный контроль" над зомби». Всюду, где появляется понятие о существах, лишенных психологических свойств, как в случае зомби или одержимости, оно дополняется существами, такими свойствами обладающими. И хотя образ зомби "самого по себе" вполне возможен, культурный отбор, направляемый психикой, благоприятствует тем вариантам, где зомби находится под властью намеренного зомбовладельца.

Впрочем все, кто знаком с популярной культурой и зомби-фильмами, могут заметить, что в современной культуре и, скорее всего, в головах людей доминирует иной образ зомби, а именно, "автономный" зомби-разрушитель (хотя ранние фильмы были очень близки к фольклорным нарративам: например, «Белый зомби» (1992), «Я гуляла с зомби»(1943)). Зомбирование в этих сюжетах — это не дело рук колдуна или иного злонамеренного персонажа, а результат заражения людей вирусом или же действия особого вещества, подымающего мертвецов из могил.

Впрочем нарративы и современная культура не были объектами анализа у Буайе. Его интересовала форма и организация религиозных, шире — контринтуитивных понятий, а также механизмы их передачи прежде всего в дописменных культурах. Тем не менее вопрос о том, как трансформируется нарратив и образ зомби при переходе от устного/письменного способа их трансмиссии к визуальному, крайне интересный. Как раз по теме фольклорных и киношных зомби есть замечательная статья Александры Архиповой, в которой она знакомит читателя с классификацией метасюжетов в фильмах о зомби фольклориста Микела Ковена. Архипова объясняет успех сюжетов "зомби-апокалипсис" страхами, пугающими жителя современного большого города: заражение, болезни и так далее.
#Буайе #становление #контринтуитивные_понятия #зомби #кино