Наслаждаюсь классическим танцем в имперской Вене в компании состоятельных и утонченных мужчин и женщин. Стараюсь не думать об отсутствии социальных гарантий, преходящести земных благ и нищенской старости в связи с деятельностью танц-критика.

На фото Mette Ingvartsen, 69 positions (2014), один из перформансов серии Red Pieces, посвященных исследованию (истории) сексуальности, постпорнографии, программированию аффектов, машинам желания...

69 positions — двухчасовая работа в трех частях, которая заигрывает с форматами лекции или спектакля-экскурсии. Первая часть похожа на экскурсию по выставке голых перформансов 1960-х: Метте пересказывает, просит воображать и одновременно исполняет вместе со зрителями фрагменты ключевых работ Кароли Шнееманн, группы Ричарда Шехнера, Яйои Кусамы, в которых голое тело было символом освобождения и протеста против капиталистического накопления и войн.

Вторая часть — тур по ее собственным работам 2000-х (Manual Focus, 50/50, to come), в которых она пыталась показать сконструированность аффектов и то, как сексуальное желание может быть лишено привязки к индивиду/паре и освобождено от конструктов гендера, гетеро- или гомонормативности, etc. Обнаженное тело здесь — просто вариант костюма. Зрители, помимо прочего, участвуют в акапельном исполнении коллективного оргазма и вовлекаются в воображаемую оргию.

В третьей части Метте, сидя голышом за столом, читает отрывки из Testo Junkie Поля Б. Пресьядо, облизывает лампу и стол и предлагает зрителям воображаемые сексуальные практики с манекенами, скульптурами, электронными устройствами.

Так эта работа имеет дело с огромным пластом формальных и содержательных наработок танца и перформанса последних 50 лет, одновременно видоизменяя и рефлексируя популярный формат лекции-перформанса и сдвиг танца от театрального блэк-бокса в сторону галерейного белого куба. Тут и рефлексия историчности задействования голого тела в танце и перформансе, и феминистские постпорнографические стратегии, и попытки вообразить ненормативные сексуальности и увидеть машинерию производства аффектов в медиа.

Больше про идеи в основании этого перформанса — в интервью Бояне Цвеич. Мне зашло, короче.

#критика #impulstanz #danceworks

Грета Тунберг — твой хореограф.

В четверг смотрета Spokaoke — партисипаторный перформанс американки Анни Дорсен, в котором вместо песен участники исполняют в караоке политические и не только речи. Устроено все очень просто. Перед началом зрителям раздают каталог с речами разных времен, от Сократа и Франциска Ассизского до Трампа, Умы Турман и Греты Тунберг, всего их около 90 штук. Почти для каждой речи указано имя оратора, условное название, год и страна произнесения, продолжительность и резюме в одну строчку. Самих текстов в каталоге нет.

Чтобы поучаствовать, зритель заполняет маленькую карточку, указывая в ней свое имя и название речи. Дальше все карточки идут к Анни, которая из них составляет «плей-лист», затем ассистентка хореографа по-одному вызывает участников на сцену. На сцене — микрофон и монитор для исполнителя, за спиной оратора — большой экран, на который также транслируется «караоке-партия». Когда оратор выходит на сцену, остальные автоматически превращаются в его аудиторию, и это работает удивительным образом. Ну, то есть это работает, и всё.

Хотя люди просто пришли поиграться в ораторов, игра обладает весьма ощутимой аффективной силой. Удивительно, как за полторы-две минуты публика вовлекалась в неистовое улюлюкание, то поддерживая защитниц женских прав, то аплодируя Геббельсу. Но помимо чисто эмоционального заряда, интересно, как эта простая партитура дает вход в анализ разных связанных друг с другом проблематик. Мне было интересно:

- как выбор речей маркирует отношение людей, с одной стороны, к тому, что актуально сегодня (было много фем.речей), с другой — к феномену публичной речи вообще (многие выбирали шуточные речи или откровенную пропаганду, как бы критикуя саму эту, часто деполитизированную и сугубо театральную ситуацию);

- как язык и интонации работают в качестве аффективных технологий (думаю об этом с тех пор, как подрабатывала в ЗАГСе и каждый раз вытирала слезу на каком-то месте постылой официальной речи загс-работницы);

- как обычный человек «из народа» примеряет на себя роль большого политического или культурного деятеля, и где хореография слова отслаивается от личности оригинального оратора и становится оружием сама по себе;

- как удовольствие от досуговой поп-культурной ситуации собрания вместе (как на караоке) может быть транспонировано в более политизированный регистр собрания;

- и с другой стороны, каким отчужденным и фейковым внутри ощущается участие в публичном коллективном высказывании;

- как способность бегло читать и интонировать на "международном" английском определяет способность участника управлять манерой своего высказывания (или, наоборот, лишает власти над этой манерой);

- как пресловутый скоринг (когда хореографируют не только движение, а что угодно, например, речь или текст), все еще может работать в современном танце сегодня.

И много чего еще, если продолжить. Люблю такие работы, когда максимально простая задумка продуцирует много смыслов, и при этом всем весело.

#критика #impulstanz #danceworks

Постклаббинг и музей

Пару дней подряд на Импульстанце показывали durational piece Фредерика Ги Good Girls Go to Heaven, Bad Girls Go Everywhere, в которой он, судя по релизу, «работает с архивом танцпола» посреди инсталляции визуального художника Антона Стоянова. Проходит это все, конечно, в музее: в небольшом выставочном пространстве в сердце Музейного Квартала Вены.

Перформанс этот слабоэстетический. В круглом зале звучит техносет, по полу разбросан мусор, как бы намекающий на прошедшую вечеринку (это и есть инсталляция), и посреди белых колонн в течение 3,5 часов колбасится бородатый мужик, одетый в шорты и с пивным животиком. Люди приходят и уходят, многие присоединяются к танцу и остаются надолго. Такая вот неловкая дискотека посреди жаркого дня в музее среди рассеянного мусора.

С одной стороны, работа максимально пустая и скучная. С другой стороны — думаю про нее уже третий день и надумала термин «постклаббинг»: это когда топос танцпола возникает в музее или сером кубе. И в отличие от настоящей дискотеки, здесь ключевым является зазор между внутри и снаружи, когда люди одновременно в теле и аффекте («мы и правда танцуем»), но от них также требуется осознание некой критический дистанции («фак, а почему в музее-то?»).

Мне кажется, это какой-то тренд, возможно, уже не очень новый, и интересно, откуда у художников потребность возрождать рейв или пародию на него на территории музея, то есть предварительно умертвив. То ли это и правда реквием по рейвам, задушенным усталостью неолиберального разгона, то ли больше критика музейной тенденции оживлять себя перформансами и танцами. В любом случае, с инъекцией техно доминирующей в работе становится именно специфика музейного пространства, в котором всё всегда пост-пост-пост-пост-пост.

#критика #impulstanz #danceworks

Red Pieces

На сегодня посмотрела три из четырех спектаклей Метте Ингвартсен из серии Red Pieces: 69 positions, 7 pleasures, to come (extended). На завтра остались 21 pornographies, и всё, ларчик закроется.

Если коротко, что там происходит: в 7 pleasures 12 голых танцовщиков имитируют оргии: друг с другом и с предметами в разных конфигурациях. А в to come сначала происходят оргии в голубых костюмах (никто не может проникать), затем все хором исполняют множественный коллективный оргазм, а потом голышом танцуют социальный танец (скажем, линди-хоп).

Если про эмоции, то: ааа, восторг, стоячие аплодисменты, и я полностью поддерживаю вызов исполнителей на пять поклонов. А если интересно, какое место Red Pieces занимают в истори_ях танца, то важно сказать вот что.

Ингвартсен начинала свою карьеру в середине нулевых, во время учебы в P.A.R.T.S. В то время в европейском танце как никак устоялся «концептуализм» под предводительством, например, Беля, Шармаца, ле Руа и прочих. Эту концептуальную линию, с ее критикой репрезентации, выискиванием властных структур и повседневным движением можно возвести к практикам Judson Church. Некоторые говорят (например, Цвеич), что «интеллектуальный танец» 90-х — европейский наследник американского минимализма. И хотя некоторые причисляют Ингвартсен к этой волне, сама она свою работу ставит, скорее, в оппозицию.

Напрямую об этом говорит ее Yes Manifesto, вступающий в диалог с No Manifesto Ивонны Райнер. «Наше поколение слишком хорошо выучило борьбу с обществом спектакля, пора бы ей на смену прийти экспрессии». В общем, очень похоже на манифест The Diva Body и дальнейшую повестку посттанца. И интересует Метте в первую очередь не язык, а работа с аффектами — как в более физиологическом смысле (то есть как тело может аффективно заражаться через танец или, например, громкую музыку), так и в социальном — то есть как общественные ритуалы или маркетинг создают аффективное поле, а оно, в свою очередь, служит поддержанию общественных структур.

Если глубоко не копаться, можно сказать, что Red Pieces используют сильнодействующие театральные средства, чтобы столкнуть знакомые аффекты (например, непроизвольное сексуальное возбуждение от вида голых или сношающихся людей) с утопическими картинами постгуматистического и постиндивидуалистического будущего. Поэтому в 7 pleasures есть эко-сексуальность: танцовщики очень соблазнительно лобзают цветок в горшке. Поэтому там много игры с бандажом и БДСМ, но фетишизированные объекты как бы освобождены от своих обычных сексуальных функций. Поэтому перформеры в to come лишены за счет костюмов половой принадлежности: вместо властных проникновений возникают обоюдные трения.

Ну, и голый линди-хоп в финале, где партнеры меняются в бесконечном калейдоскопе — про утопический социальный танец, где производится какая-то другая сексуальность или другие общественные отношения вокруг этого.

Мощно, весело и драматургия классная, прямо глаз не оторвать!
#критика #danceworks #impulstanz

С 21 pornographies я выходила в состоянии религиозного экстаза, с мыслями «фак, так просто чертов современный танец меня не отпустит, несчастные, кто не оценил эту работу Ингвартсен». Это одна из лучших вещей, которые мне доводилось видеть.

21 pornographies — темная сторона Red Pieces, которые по большей части про радость коллективных оргазмов и позитивное воображение. В трех предыдущих вещах стратегия Метте — joyful resistance, это рефлексия и критика, но и выработка радости и энергии для возможных перемен. Последее соло работает совершенно иначе. Оно разворачивает в воображении зрителей картины привлекательные и одновременно чудовищные. Оно подлавливает на том, каким соблазнительным может быть насилие, до страшного и отвратительного эротизирует злоупотребление властью.

В работе несколько обрывочных сюжетов. Первый — старомодный, условно десадовский. Зритель попадает в него через историю, путешествие по старинному особняку, где в одной из комнат проститутка рассказывает байки из своей жизни. В это время на сцене ничего не происходит, только звучит голос. В какой-то момент становится ясно, что это голос самой Метте, она поднимается из зала и выходит на сцену. По форме здесь и дальше спектакль построен на наложении воображаемого (через историю) и непосредственно исполняемого. Ингвартсен как бы воплощает некоторые сцены своего рассказа, но не полностью иллюстративно, всегда в этом есть какая-то условность, издевка, смещение. Так, в первом же рассказе происходит принуждение девушки к исполнению фантазии взрослого мужчины — поеданию экскрементов. Зрителей просят залезть под сидение, найти под ним шоколадную конфетку и съесть ее.

В этой работе впервые так отчетливо возникает связка порнографии с медиа, а развитие медиа — с нуждами войны. В каждом сюжете есть мужчины в военной форме, которые сохраняют отвратительный статус кво. Обрывочный сюжет — съемки то ли рекламы, то ли порноролика, где актрису до потери сознания заливают шоколадом (или это только сценарий?) Так заходит разговор о взгляде камеры и жестокости порнографического взгляда. Дальше тот же режиссер монтирует фильм про войну, где солдаты с ручной камеры снимают, как мочатся на трупы врагов. И тут на сцене происходит совсем странное — Ингвартсен мочится так, как если бы у нее был пенис.

В одном из финальных сюжетов — сцена некрофилии, которая заканчивается совсем кромешным пиздецом. Рассказчи_цу вызывают в некую production room, переодевают в военную форму, сажают и показывают ей это. За этим следует знаменитая сцена с фотографии выше: Метте сначала водит лампой вдоль тела, то высвечивая, то пряча его, затем оказывается в позе собаки, а лампа-жезл торчит из ее ануса. Она страшно лает и рычит (реально очень страшно), свет гаснет. Легкий электронный гул переходит в агрессивную рок-музыку, на подобие рамштайна. Под это Ингвартсен крутится, как суфий, с мешком на голове. Это длится невообразимо долго, и вообще неясно, как она не теряет сознание. Когда все заканчивается, она является белобрысым ангелочком на свои пять поклонов.

В общем, это очень сильная и довольно страшная вещь, которая по сделанности и аффективному воздействию могла бы конкурировать с нетфликсом. При этом она не развлекательная и, наконец, выводит Red Pieces на разговор о неприятном. Тут очень много о насилии и очень много этических вопросов. В первую очередь — не происходит ли вместо проявления связи эротики и насилия легитимация насилия через эротическое удовольствие. Честно говоря, я не знаю, и вот эта неясность этической позиции мне видется сознательным решением художницы. Зрителя просто погружают в приятную колыбельку и там показывают кошмары. Сама эта неопределенность мне показалась смелой.

Мне кажется, тут очевидно есть еще параллельная линия комментариев к истории перформанса. Слишком уж бросается в глаза вся эта моча на сцене, человек-собака и мешок на голове. Ну и это невероятный уровень качества: драматургии, исполнения, света и звука. Как бы я ни любила перфы из говна и палок, мне искренне жаль, что такое невозможно увидеть в России. #критика #impulstanz #danceworks

«Чувства ужаса и вины в ее перформансе неотделимы от удовольствия, и, кажется, это ее ясное и прямое высказывание в контексте нового феминистского разговора. Вместо табу на насилие и новой цензуры, которые сегодня часто становятся побочными эффектами феминистской ярости, Ингвартсен предлагает вглядеться в удовольствие и насилие, увидеть их амбивалентность, взаимопроникновение и сложность».

В статье про Red Pieces рассказываю про postporn-танец, объективацию как профессиональную проблему исполнителя и, конечно, подробно и по-нормальному про цикл Ингвартсен.
#danceworks #критика #impulstanz