Нейромышь
1.27K subscribers
13 photos
2 videos
62 links
Здрасьте, я Настя! 🕊️
Пишу о мозге и мире, в котором он живет.

@a_neklyudova
Download Telegram
And we will all burn together when we burn

В феврале Шульман метко сказала, что «правы оказались все городские сумасшедшие». Сейчас же есть ощущение, что правы люди с депрессией и тревожным расстройством — это все никогда не закончится и будет только хуже.

Знаете что?
У меня есть для вас научная гипотеза на этот счет — депрессивный реализм.

Согласно ей, люди с депрессией более реалистично смотрят на мир.

Это идёт вразрез с идеей классика когнитивно-бихевиоральной терапии депрессии — Аарона Бек. Бек считал, что у человека в депрессии так нарушены когнитивные схемы, что фокусируют его лишь на негативных моментах и не позволяют видеть мир во всей его сложной красе.

Авторы гипотезы депрессивного реализма — Лорен Аллой и Лин Абрамсон — предположили, что это не нарушенные когнитивные схемы, а, напротив, снятие розовых очков. Основано это на следующих наблюдениях:

▫️люди с депрессией более реалистично оценивают свое выполнение заданий, в то время как люди без депрессией склонны переоценивать себя
▫️люди без депрессии на публике оценивают себя лучше, чем в одиночестве, в то время как люди с депрессией не подвержены этому искажению
▫️люди с депрессией ближе к реальности вспоминают события, чем люди без депрессией

В общем-то, Аллой и Абрамсон подводят нас к следующему выводу: “здоровые” люди склонны к иллюзии контроля: они (весьма напрасно) считают, что сами хозяева своей судьбы.

Сложно спорить сегодня с этим тезисом. Но мы попробуем.

В 2012 году был опубликован мета-анализ многочисленных работ по депрессивному реализму. Он показал, что:

1) к positive bias склонны все, и люди с депрессией, и без нее, но вторая группа в больше степени;
2) во многих исследованиях не было сравнения с “объективной реальностью”: суждения сравнивались между группами, а не с тем, что было на самом деле, так что чье мышление более реалистично просто не уместно оценивать;
3) в целом, если и существует эффект депрессивного реализма, то он очень маленький и, вероятно, связан с отдельными качествами людей, а не с наличием/отсутствием депрессии.


Что я хотела сказать этим постом?
Точно не знаю. Наверно, то, что реализм может быть не только депрессивным, а депрессивное мышление не всегда отражает реальность, в которой мы живем (даже если все указывает на обратное).

Сейчас все плохо. Будет ещё хуже. Но когда-нибудь закончится.
А если нет, то, как поётся в песни, которая сегодня у меня вместо заголовка к посту — We will all burn together when we burn…

Берегите себя.

#нейромышь_клиническое
Заметка об остром стрессе : )

(Дисклеймер: я — гражданка РФ, живу в Москве; ни разу в жизни не слышала звук взрыва и не была в бомбоубежище. Мой “острый стресс” не идет ни в какое сравнение с острым стрессом жителей Украины и их родных. Но я могу писать лишь про свои эмоции и мысли, про чужие — увы — не могу. Поэтому пишу, о чем могу.)

Обычно я стараюсь начинать посты с какой-то преамбулы, но тут у меня нет для нее идей.

Все просто: за последние семь месяцев у меня было три момента, которые я бы обозначила как “острый стресс”. Пытаясь проанализировать этот сомнительный опыт, я поначалу решила, что проходила через него каждый раз примерно одинаково: у меня появлялась тревожность, поднималось ЧСС, исчезал аппетит, обычная жизнь отходила на задний план, а все сознание было приковано к экрану. Но если присмотреться к деталям, эти три ситуации отличались, ровно как и моя реакция на них.

Расскажу об этих событиях НЕ по порядку.

Второе случилось в начале августа, и оно не связано с войной в Украине (да, представляете, я в этом году умудрилась вляпаться еще и в локальный пиздец, который не связан со всеми событиями, вот это да)). Главная характеристика этой ситуации — я не могла никак на нее повлиять. Понимание этого дало возможность сосредоточиться на том, что можно было хоть как-то контролировать, — на моей эмоциональной реакции. Нужно было как-то справиться с эмоциями, чтобы вернуться к работе и другим занятиям.

И я справлялась: посмотрела три сериала, много гуляла с папой, пыталась не забывать есть. На пятый день обратилась за экстренной психологической помощью, а на шестой — уехала в запланированный отпуск. Из отпуска я вернулась все еще в подавленном, но по крайней мере, собранном состоянии.

Третье событие произошло 21 сентября — объявление мобилизации в России. Здесь, напротив, было отлично понятно, что делать. Посадить одного друга на машину, другого — на самолет. Отвести передачку в ОВД для третьего. Звонить всем, кого вспомню. “Держаться молодцом”, чтобы друг с повесткой на руках дотянул до своего отъезда без нервного срыва. Эмоциям здесь не было места, поэтому я всю неделю очень бодро ходила на работу, а по вечерам — на пробежки. В общем-то, жизнь продолжалась и выглядела со стороны относительно нормальной.

Но когда все, кому я помогала уехать, сделали это, и “дела” закончились, эмоции не заставили себя ждать. Так что сегодня был день с рекордным количеством раз, когда я ревела в метро, — аж целых три раза! : )

Первое “событие” — это, конечно, 24 февраля. Самая ближайшая к этой дате запись в дневнике начинается с фразы “надо составить план”. План чего я пыталась составить — не знаю.

Сейчас не прошло еще достаточно времени, чтобы я сложила в цельную картинку все эмоции, которые связаны с началом войны. Но я отлично помню момент, когда мы с подругой в переписке нащупали очень важное ощущение: у нас стресс, мы пытаемся его куда-то выплеснуть (в слезы, походы на митинги, споры с кем-то), но ничто из этих действий несоразмерно тем эмоциям, что были тогда. Ничто не давало разрядку. И не помогало справиться со стрессом.



В общем-то, из этого моего маленького исследования самой себя получается следующее:

легче всего переносить стресс, когда понятно, какие действия совершать, но после главное не утонуть в непереваренных эмоциях;

если действий никаких не сделаешь, то заботиться об эмоциях и состоянии — вполне логичное решение, в целом это и есть одно большое «действие»;

если любые твои действия не соответствуют масштабу эмоций, то тут я не знаю, что делать; возможно, придется искать ответ на этот вопрос всю оставшуюся жизнь.



Я думала добавить в этот пост еще какие-то теоретические выкладки по поводу активного переживания стресса (через действие) и пассивного (через работу с эмоциями и принятие своего бессилия). Это наверняка какие-то разные процессы, но над этим я подумаю как-нибудь потом.

#нейромышь_о_стрессе #нейромышь_личное
Немного продолжая тему вчерашнего поста: напишите в комментарии (или в личку), есть ли у вас какие-то правила и стратегии, к которым вы обращаетесь во время переживания острого стресса. Если да, то какие?

Или, может, сейчас, во второй половине 2022 года, вы решили, что надо бы их заиметь и пытаетесь что-то такое выработать. Напишите, пожалуйста, мысли на этот счёт 🌝
Будто приветом из другого мира мне сейчас кажутся новости про вручение Нобелевской премии. Хотя я очень люблю это мероприятие и в прошлом году активно следила за ним (и писала пост про победителей, они же нейрофизиологами были!). Но сейчас читая пресс-релиз о том, что Нобеля по физиологии дали за исследования в области палеогеномики (это же просто вау!), меня не отпускает мысль, что это все вообще неважно.

К слову, если вам так не кажется, советую посмотреть видео Иры Якутенко о трех естественно-научных номинациях этого года (физика, химия, биология+медицина).


Вообще моя основная рефлексия после 24 февраля (ну, помимо каких-то очевидных вещей) — о ценности моей работы в этом новом, кхм, контексте. Сидишь перед экраном, читаешь новости, а после идешь на работу и изучаешь слуховой стационарный ответ мозга с частотой 40 Гц. Что, зачем, кому это надо?

Ответа я пока не нашла, хотя и успокоила себя мантрой “главное не терять из виду собственные ценности, а для меня это знания, наука, поиск истины”.

Так что продолжу держаться этого пути и заниматься тем, чем привыкла заниматься: писать о науке, делать контент о мозге и любить новые знания.


В связи с этим — пара новостей:

1️⃣ Мы с Дашей выложили новый выпуск “Кортекса”, на этот раз там много о моей работе. Мы поговорили о том, что делает нейронаука для психиатрии, чем плохи существующие системы диагностики, как разработать новые и что там с лечением. Это самый длинный выпуск, но при этом очень насыщенный. Как обычно, буду рада обратной связи!

2️⃣ На той неделе сходила гостем на подкаст Мифологика, там мы поговорили о стрессе (своевременно, чего уж). Вышел отличный разговор без особо сложных деталей. В основном, обсуждали, когда стресс полезен, а когда — не очень. И как себя вести, если надо принимать решения в состоянии острого стресса.

#подкаст_kortex
Хочу поделиться важным: сегодня создала документ «План диссертации». Засекаем время написания.

Если вы проходили через этот увлекательный процесс, можете накидать в комментарии советы 🐭

#мышь_пишет_диссер
Дислексия, аутизм и индивидуализм

Я сейчас нахожусь на конференции “Речь, грамотность, дислексия”, которая проходит в Сочи (чуть ли не первая моя очная научная конференция за время аспирантуры, лол). Собственно, посвящена она дислексии и другим проблемам грамотности и чтения у детей.

Хочу поделиться парой мыслей.


Конференция организована совместно научным, педагогическим и родительским сообществом с целью обмена опытом. Это привычный формат — почти на всех конференциях, которая я посещала, зарубежных и не очень, была секция, где выступали родители, педагоги и практики. Оно и неудивительно, ведь конечный выхлоп от научного исследования должен быть в какой-то момент выражен в виде изменения устройства общества, например, через новые законопроекты или сдвиг парадигмы в общественном сознании. А здесь без представителей гражданского общества не обойтись.

Конференция открывалась лекцией Джулиана Эллиотта под названием Dyslexia Debate (у него есть еще одноименная книжка, если интересно). Лектор объяснял, что сначала дислексия понималась как трудность с чтением, потом как один из видов трудностей с чтением, а затем уже как индивидуальная особенность, никак не связанная со способностью обучаться и тем более с интеллектом.

Завершал Джулиан цитатой: “Дислексия — это не дар… но серьезные трудности в освоении грамотности могут подтолкнуть человека развивать другие потенциальные сильные стороны”.


Нечто похожее произошло и с определением аутизма: в начале ХХ то, что мы сейчас понимаем под его симптомами, считалось детским психозом (в противоположность взрослому, то есть, шизофрении), после этого — дефицитом “социальной функции”, а сейчас идут споры о том, что это и не расстройство вовсе, а вариант нормы или по крайней мере спектр. Важным рефреном в этих дискуссиях идет идея о том, что аутизм вообще-то часто идет вкупе с крутыми аналитическими способностями.

То есть получается следующая схема: на ранних этапах исследования некоторого заболевания (состояния) ученые фокусируются на том общем, что можно выделить у всех пациентов (испытуемых). После этого к ним приходят представители гражданского общества и обращают внимание на то, что каждый ребенок с дислексией (РАС, задержкой речевого развития, чем угодно) отличается от другого ребенка с тем же диагнозом. Ученые соглашаются, начинают изучать индивидуальные различия и приходят к выводу, что любой диагноз внутри себя представляет такое же разнообразное общество людей, как и общество людей без диагноза.

Эти идеи интересным образом переносятся на “нормотипичную” популяцию.


Социолог Ален Эренберг в своей книге The mechanisms of passion: brain, behavior and society пишет, что сдвиг понимания психологических патологий как заболеваний к мысли о том, что это просто вариация нормы, приводит к идее, что у каждого из нас есть скрытый потенциал (локализованный где-то в мозге), который нужно обязательно раскрыть. И эта вроде бы позитивная мысль оборачивается усилением концентрации на себе и на собственном развитии и все больше отдаляет человека от его сообщества. В конце-концов, в обществе укрепляется индивидуализм, и без того главный бич и враг демократии (и в целом, человечества).


Это все, конечно, не значит, что нужно вернуться к раздаванию диагнозов направо и налево и всех грести под одну гребенку. Но понимать побочный продукт такой смены парадигм, мне кажется, важно.

#нейромышь_клиническое
Выложили сегодня новый выпуск подкаста, название мне очень нравится — F(brain): как и зачем моделировать мозг?

На этот раз говорили о моделировании мозга: что это такое, чем это не является, как это устроено и зачем оно нам вообще нужно. Честно скажу, я бы с удовольствием пару лет назад что-то такое послушала, потому что сама с огромным трудом пробиралась через идею моделей и разные ее воплощения.

Еще с прошлого выпуска мы начали делать тайм-коды, чтобы было удобнее и понятнее. Вот они:

00:00 — Всем привет!
00:46 — Что такое “модель” и что такое “моделировать”?
03:20 — Взлет и падение проекта Human Brain Project
07:20 — Моделирование это НЕ искусственный интеллект
13:20 — Типы моделей мозга
21:25 — Моделируем по-нейронно червяка
24:40 — Моделируем по-нейронно человека
29:40 — Моделируем отдельные области мозга человека
36:00 — Как мы используем модели мозга?
46:40 — На что мы потратили бы грант на миллиард долларов?

Как обычно, мы с Дашей будем очень рады обратной связи! Пишите, что было понятно, что не очень, о чем хочется послушать в следующих выпусках. : )

#подкаст_kortex
“А как правильно?”

Недавно я задумалась, что этот ноябрь практически не отличается от прошлого: я также много работаю, чуть больше обычного учусь, бегаю по вечерам в парке, встречаюсь с друзьями по вечерам, с родителями по выходным. Конечно, это спокойствие — лишь видимость, да и с друзьями я вижусь реже (понятно почему).

Внутри (сейчас менее слышно, чем в сентября-октябре) постоянно идут переговоры с самой собой: а как правильно? а что нужно делать? а нужно уезжать или нужно остаться? а если уезжать, то как, куда и когда? Внешне же все тихо.

Затишье — не результат каких-то объективных событий. Скорее это невозможность организма пребывать долго в состоянии стресса, в которое все эти вопросы неизбежно загоняют.

Что именно в этих вопросах такого страшного?


Во-первых, я пытаюсь выбрать из двух зол наименьшее. Строго говоря ни один из вариантов мне не кажется привлекательным: ни остаться, ни уехать. Хорошим вариантом было бы жить в мире, в котором Россия не нападала на Украину, но, как говорится, it is not an option any more.

Выбирать из плохого — сложно, тем более из нескольких одинаково плохих вариантов. В одном исследовании показали, что именно в такой ситуации активируется область мозга, связанная с субъективной сложностью задачи. Когда же мы выбираем из нескольких схожих, но желаемых вариантов, то это не так уж и трудно. Последняя фраза кажется очевидной, так что я просто подчеркну, что выбор из нескольких одинаково плохих вариантов — это самый сложный выбор.

Во-вторых, я пытаюсь выбрать не из двух зол, а из бесконечного количества зол. По сути у меня здесь выбор с неизвестным количеством переменных, а, значит, и вариантов. Барри Шварц, профессор Беркли, написал еще в 2004 году об этом книгу, она называется Парадокс выбора (можно еще его Ted talk посмотреть). Парадокс, собственно, в том, что чем больше опций у нас появляется, тем сложнее делать выбор в пользу одной из них.

Когда мы знаем, что вариантов много, мы также знаем, сколько всего упустим, когда сделаем-таки выбор. Это дарит не чувство облегчения от решения, а возвращает нас к началу, ведь “а вдруг вариант Х лучше?” Цитируя Шварца, “перед лицом выбора мы не осознаем, что идеального ответа не существует”.


Так что изрядно поплутав по лабиринтам размышлений на тему “как правильно?” (а именно этот вопрос меня беспокоит больше, чем “что делать?”), я уперлась в стену и решила прямо под ней разбить лагерь. Тут и живу пока.

Решение отложить выбор не кажется, собственно, решением, скорее наоборот, уходом от проблемы. Но когда активная попытка сделать выбор заканчивается неудачей, можно подождать изменения контекста, в котором, быть может, будут какие-то однозначно желаемые варианты и чуть меньше переменных.

С другой стороны, понятно, что в лагере у стены долго не проживешь, и в какой-то момент придется менять контекст самой (иначе за тебя это сделают другие). Можно искусственно сократить количество вариантов: например, я точно хочу доделать тот проект, над которым сейчас работаю и защитить диссертацию, мне это кажется правильным. Можно убрать совсем уж нежелательные варианты: жить, никак не поменяв свое поведение и планы на будущее, мне кажется неправильным.

И так далее.


P.S. Недавно послушала подкаст Джордона Питерсона с Карлом Фристоном, гуру нейроимиджинга и одного из основоположников теории мозга как “машины по предсказанию реальности” (вот тут писала об этом). Они там обсуждали интересный момент: с одной стороны мы всеми своими действиями стремимся снизить неопределенность мира, в котором живем (энтропию в терминах Фристона), а с другой — мозг постоянно ищет что-то новое и радуется, когда находит. Из сочетания этих двух процессов удивительным образом рождается способ справляться с реальностью: активно конструировать нарратив (историю жизни для самого себя) и при необходимости обновлять его.

Так что заявляю: я не забила на необходимость что-то решить, а просто строю новый нарратив!

#нейромышь_личное
Мы тут с Дашей записали целый выпуск подкаста, чтобы оправдать использование англицизмов в нашей речи 😅

Ладно, не только для этого, конечно, но выпуск о том, как люди учат родной и иностранные языки в детском и взрослом возрасте и какие мозговые механизмы за этим стоят. А еще, в целом, как мозг обрабатывает и порождает речь и что есть общего у всех языков мира.

Подробнее о содержании в таймкодах:

00:00:00 - Всем привет!
00:01:50 - Что такое речь и язык? Какие области мозга за них отвечают?
00:10:17 - Как язык формирует мозг и психику?
00:17:00 - Как мы учим родной язык?
00:27:08 - Бесцветные зеленые идеи
00:33:41 - Усвоение второго языка в детстве
00:37:43 - Может ли взрослый выучить второй иностранный язык так же просто, как ребёнок-билингв?
00:42:49 - Как иностранный язык влияет на мышление?
00:51:13 - Заключение

Вообще билингвизм, изучение иностранного языка и все, что связано с нейролингвистикой мне очень интересно, с удовольствием занялась бы исследованиями в этой области. Как-то так вышло, что я всегда учила какой-то язык (сначала английский, потом немецкий, сейчас потихоньку испанский и, кажется, украинский), и уже настолько привыкла к тому, что этот процесс меня сопровождает, что даже не всегда задумываюсь, как он на меня влияет.

А влияет, конечно, сильно, начиная с того, что я очень торможу, когда говорю на рабочие темы на русском, заканчивая тем, что после просмотров сериала на немецком у меня появляется смешная интонация в речи. А недавно мне приснился сон на украинском, такие дела!

Кстати еще у меня есть на эту тему статья на Ноже, там все попроще, чем в подкасте, так что можно ее почитать для начала.


Как обычно, буду очень рада вашим комментариям и отзывам!

#подкаст_kortex
Сколько раз нужно повторить “СВО все идет по плану”, чтобы поверить в это?

Минимум три раза, но больше — лучше. По крайней мере, так предполагают исследователи эффекта иллюзии правды. Это (очередное) когнитивное искажение описывает феномен, когда после повторения одной и той же информации мы считаем ее более правдивой. Этот эффект объясняет многие достижения современности, скажем, пропаганду или веру в фейк-ньюс и теории заговора.

Но язык — вещь изменчивая, динамичная и едва ли буквальная. Повторить фразу можно с совершенно разной интонацией, в разном контексте и с разными целями.

И каждое повторение — не просто повторение, а акт мышления.


Сейчас будет небольшое отступление о моем любимом психологе, Л.С. Выготском (за все шесть лет психфака его книги меня впечатлили больше всего, хоть и дались с трудом). Выготский пытался преодолеть дихотомию мышления и речи и предложить вариант развития событий, где не мышление определяет речь и не речь — мышление, а они по сути представляют две стороны одной медали.

Дело вот в чем: мы говорим не словами, а понятиями (не путать с «по понятиям»). Это значит, что каждое произносимое слово отражает то, как мы думаем. Например, когда ребенок произносит слово “гав” он под этим подразумевает и собаку, и ее лай, и требование подарить ему собаку. И все это элегантно соединено в слове “гав”.

Затем ребенок вырастает и начинает говорить по-другому. “Мама, — говорит он, — я хочу собаку”. Тут уже есть и “собака” (причем абстрактная собака, а не конкретный пудель, который только что прошел мимо), и “хочу”, и даже “я”. И все это не просто выученные слова, но способ мышление о мире вокруг. В этом мире есть мама и необходимость ее просить о собаке, есть “я” со своим желанием и есть “собака”, которая меня где-то ждет. Все это куда сложнее, чем просто “гав”.

Изменение языка, которым мы говорим, отражает изменение нашего мышления.


Верно ли обратное: когда мы перенимаем какой-то язык, это влияет и на наше мышление? Думаю, да (и гипотеза лингвистической относительности думает также). Но как обычно с нюансами.

Как я уже говорила, «все идёт по плану» можно сказать совершенно по-разному, и в зависимости от контекста и собеседника эта фраза будет отражать разные мысли. Взрослые люди, освоившие язык в должной мере, одинаково способны на абстрактное мышление, но вот тонкости и сложность их мыслей в речи передаются во многом невербальными способами, наполняя понятия еще большим значением.

С другой стороны, бывают случаи, когда выбор слов влияет на наше отношение к тому, что мы говорим. Так работают эвфемизмы: заменяя эмоционально окрашенное слово на что-то нейтральное и иногда даже смешное, наши аффективные реакции становятся слабее. Поэтому слишком часто повторяя фразы вроде “легитимные военные цели” и “сопутствующий ущерб” мы можем в какой-то момент забыть, что за ними скрывается достаточно простое и всем известное понятие — “люди”.


“Мысль не выражается в слове, но совершается в слове”, — писал Выготский. Мне кажется, важно об этом помнить и периодически сличать свои слова и мысли, чтобы не повторить что-то, с чем не согласен, слишком большое количество раз и не потерять изначальную мысль окончательно.

#нейромышь_мозг_в_обществе
Почти два месяца назад я написала, что начала работать над диссертацией.

#мышь_пишет_диссер

Думаю, что буду иногда выкладывать тут какие-то заметки об этом процессе. Вдруг кому-то будет полезно, а я точно хочу зафиксировать опыт.

Что получилось сделать за эти два месяца?

- Почти дописала статью, материалы которой войдут в диссертацию
- Придумала план главы 1, написала для нее страниц 7 черновиков, но пока там все довольно хаотично
- Начала писать главу 2 (это где методы). Планирую разделаться с ней в первую очередь, потому что я очень не люблю описывать методы
- Сделала сборную таблицу своих результатов. Часто ее открываю и любуюсь. На этом с описанием результатов пока все.


И вот несколько мыслей, которые приходили в голову, пока я всем этим занималась.

Я часто слышу мнение, что диссертации никто не читает и по сути это никому ненужные тексты. То, что их никто не читает, я готова согласиться. По крайней мере в моей области гораздо более удобным способом передачи знаний являются статьи. Их легче писать, воспринимать, да и в целом, представление результатов по одной подтвержденной (или не подтвержденной) гипотезе за раз — это такой своеобразный chunking, который упрощает всем жизнь. Если назреет необходимость обобщить материал, то можно написать обзорную статью или opinion. Я говорю сейчас о своей области, подозреваю, что, например, в философии, истории и других науках диссертация будет более уместной “единицей” знания.

Во многих вузах США, Германии (про другие страны не очень знаю, но думаю, что там тоже), да и в России (в некоторых департаментах ВШЭ, например) диссертацию для защиты и вовсе можно не писать, достаточно опубликовать какое-то количество статей и сделать презентацию для совета о результатах.

Но я не готова согласиться, что написание диссертации — такое уж бесполезное занятие. Когда ты делаешь исследование, в голове есть широкая картинка контекста, но необходимость ее кому-то объяснять возникает крайне редко. Если и нужно это делать, то либо во время разговоров с коллегами (которые и так в теме, им не нужно проговаривать и доказывать какие-то допущения) или на конференциях (а это вообще редко случается, особенно сейчас).

А тут отличный повод структурировать все идеи, доказать их тем, кто первый раз это все слышит и, конечно, самой наконец-то понять, где твое исследование находится в более широкой структуре науки. Последнее особенно актуально лично для меня, потому что я максимально эффективно думаю именно через текст. Вся моя рефлексия в дневниках, а все, в чем я точно уверена, где-то записано или когда-нибудь будет.


Так что пока писать диссертацию мне нравится. Посмотрим, насколько этого оптимизма хватит 🙂
Дофамин нам не для счастья!

А для чего тогда? Записали об этом новый выпуск подкаста с Дашей.


Весь выпуск построен вокруг идеи того, что дофамин участвует в куче процессов: организация движений, ожидание и восприятие награды, восприятие времени, цветовое зрение, память, обучение, и это далеко не весь список! Поэтому связывать функцию дофамина с какой-то конкретной функцией (тем более с такой абстрактной как “счастье”) — задача невыполнимая.

Однако рассмотрев принципы работы дофаминергической системы, можно нащупать и ее функциональное значение. Например, Дэниэл Либерман в своей книге предлагает смотреть на дофамин как на нейротрансмиттер, который осуществляет поведение человека в “экстрапресональном” пространстве (то есть там, куда нужно дойти ножками и донести в голове план действий) в противовес “периперсональному” (внутри тела или где-то совсем рядом во времени и пространстве), где важнее другие вещества, например, серотонин или окситоцин.

Об этом и других принципах работы дофамина в нашем новом выпуске. В конце, впрочем, и о счастье поговорили. 🙂


Таймкоды:

00:00— Всем привет!
04:05 — Обезьяна ждет награду
08:00 — Две системы дофамина, или пытаемся объяснить анатомию на пальцах
13:46 — Тонический и фазический дофамин
18:03 — Как с помощью дофамина от мотивации перейти к стратегии
24:06 — Обучение с подкреплением и роль дофамина в развитии машинного обучения
26:00 — Контроль движений и болезнь Паркинсона
31:00 — Дофамин и зависимость
35:50 — Дофамин и шизофрения
38:42 — Дофаминовый детокс: миф или реальность?
47:50 — Что такое счастье и зачем нам все-таки дофамин?


Как обычно, будем очень рады отзывам и комментариям!

#подкаст_kortex
Писала об исследованиях Берент, вышло интересное дополнение к ее теории:
Люди — изначально интуитивные дуалисты, то есть склонны явно или неявно рассматривать разум как нечто отдельное от тела. Айрис Берент, когнитивный психолог из Northeastern University, считает, что эта интуиция тесно увязана с развитием у людей «теории разума», которая помогает нам понимать, что думают и чувствуют другие.

Она, Берент, проверила свою идею на аутистах — у них «теория разума» слабее. Оказалось, что аутисты менее склонны разделять разум и тело, то есть они больше физикалисты.

Похоже, наша вера в привидений, в загробную жизнь и даже отношение к психическому здоровью (в отличие от физического) — все это следствие того, что мы социальны и хорошо считываем эмоции и мотивы других людей.

Об этом исследовании статья ее группы в PNAS.
Короткое эссе Берент в Nautilus.

Сразу вспомнил исследование о том, что многие люди воспринимают вегетативных пациентов более мертвыми, чем реально мертвых.
Абсолютно непонятно как и зачем подводить итоги года, но мы с Дашей решили попробовать подвести их хотя бы в поле нейронауки. Так что в новом выпуске обсудили статьи, которые в этом году впечатлили лично нас, а также поделились своими достижениями в этой области.

Таймкоды:
00:00 - Всем привет!
00:54 - Лонгитюдное исследование связи тревожности, нейровоспаления и возникновения психоза
05:11 - Постковидное старение мозга подростков
09:02 - Недостаток сна и альтруизм
13:22 - Восприятие звуков во сне и бодрствовании
17:23 - Бесстрашные мыши и серотонин
19:55 - Мыши, люди и помогающие ходить нейроны
22:32 - Убеждения людей о природе сознания
27:35 - ЭЭГ смерти
34:55 - Как полностью парализованный пациент начал общаться, слушая свой мозг
39:49 - Статья Насти: обзор биомаркеров чувствительности у детей с аутизмом
42:50 - Статья Даши: метод автоматической детекции межсудорожных разрядов у пациентов с эпилепсией
48:47 - Невеселые размышления об уходящем годе


Мне кажется, в этом году не особо принято спрашивать о достижениях или выполненных целях, гораздо более уместен вопрос «Что тебе помогало справляться в этом году?». Наш подкаст для меня однозначно будет ответом на этот вопрос.


Спасибо, что слушали нас!

#подкаст_kortex
Нейронаучные итоги года мы подвели в подкасте, к личным я вообще не планировала приступать.

#нейромышь_личное

Но запахи мандаринов, привычная декабрьская суета и рождественские песни во всех кафе города (не спрятаться!) запустили-таки ассоциации, благодаря которым новогоднее настроение появилось. А вместе с ним и традиционное желание оглянуться назад на год и попытаться сделать из него какие-то выводы.


Я думала, что в этом году все перевернулось с ног на голову. Что все, во что я верила, сгорело и развеялось бесследно по ветру. Но к концу года оказалось, что это не так: основательно пересобрав свои убеждения, на выходе я получила, в общем-то, то же, что и было раньше: ценности знания, свободы и сочувствия. Отсеялось лишнее, а что-то проявилось ярче.

С людьми также, даже лучше. Кто-то исчез из круга общения, но теперь я абсолютно уверена в порядочности тех, с кем мы вместе проживали этот год. И главное, все ужасы года свели меня с новыми удивительными людьми, которые четко и уверенно стоят на своем, смело смотрят вперед и не боятся ответственности. Спасибо этому году за них!


На этом, в общем-то, все. Все хорошее происходило в голове, реальность, в основном, ужасала и разочаровывала. Очень хочу, чтобы в следующем году эти процессы поменялись местами.

Спасибо, что читали меня в этом году.

🎄С наступающим! Ну, и пожелание:
Настоящее и будущее шизофрении

Хотела начать год с какой-то большой проработанной публикации, но первые рабочие недели выдались такими, что ого-го! Поэтому пока я балансирую между написанием диссертации, преподаванием, подкастом, учебой и всем остальным, будут заметки об интересных публикациях и что-то коротенькое.

Молчать совсем не хочется.


В недавнем номере Biological psychiatry, например, вышла небольшая статья (комментарий по сути) об истории изучения шизофрении с точки зрения нейрофизиологических механизмов. Если интересует тема и хочется что-то быстро прочесть, рекомендую. Рекомендую также, если интересно понять логику изучения психиатрических заболеваний в современной науке. Причем путь сходен для всех заболеваний (про аутизм я писала тут, про дислексию тут). Но логику я вам, собственно, сейчас и перескажу.

Итак, на первом этапе проблемой занимаются психиатры и по большей части ведут описательную работу, иногда концептуализируя свои наблюдения в какую-то схему.
Затем (обычно где-то в 60-70-х и обычно случайно) появляется лекарство, которое помогает снять симптомы. Главный герой в истории с шизофренией — хлорпромазин. Разбираясь с тем, как лекарство работает, исследователи обнаруживают основного претендента на место объяснительного механизма развития симптомов, и в изучении шизофрении им оказался дофамин и его синапсы.

После этого начинается период накопления данных. Разных, в том числе и тех, которые не связаны с дофамином. Например, выяснилось, что лекарства, действующие на NMDA-рецепторы (не дофаминовые, а глутаматные) тоже снимают симптоматику. А чуть позже обнаружилось нарушение интернейронов (а это уже и не глутамат, а ГАМК!). Так круг возможных механизмов ширился, а в начале XXI века ко всему этому добавились и генетические исследования, которые связывали начало шизофрении с отдельными генами (например, DISC1).


Что же мы имеем сейчас?
Судя по всему, при шизофрении нарушается работа глутаматных рецепторов (глутамат у нас главный возбуждающий нейромедиатор), и из-за этого нарушается работа ГАМК-системы (а это тормозный медиатор). Все вместе это нарушает работу когнитивных функций — это часто называют негативной симптоматикой шизофрении. Такой дисбаланс возбуждения-торможения, в свою очередь, приводит к “растормаживанию” дофаминергических нейронов, из-за чего возникают галлюцинации и бредовые идеи (это у нас позитивная симптоматика).

Замечательно, теперь мы знаем, что происходит в мозге при шизофрении. А как лечить?
К сожалению, тут у нас все еще не слишком много вариантов. Дело в том, что описанный выше процесс может развиваться по очень многим причинам: одних только генов, которые связаны с шизофренией найдено тысячи, и даже они объясняют лишь малый процент случаев заболевания. Поэтому будущее лечения за разработкой более точечных лекарств (а более точечных = более дорогих, увы), которые будут подходить для конкретного вида шизофрении, и за социально-реабилитационной работой (об этом советую почитать прекрасную книгу Томаса Инсела Healing). А пока у нас этого нет, лечение все еще симптоматическое и не всегда эффективное.

А дальше что?
А дальше, видимо, мы перестанем называть все эти случаи шизофренией (или аутизмом, или что еще там написано сейчас в DSM и МКБ) и будем смотреть, во-первых, на человека и его историю, во-вторых, на его мозг и особенность разных параметров его мозга (например, ЭЭГ). И выстраивать лечения исходя из того, что мы там видим.

#нейромышь_клиническое
Меня сегодня аж три раза поздравили с Татьяниным днём. Не то что бы я чувствую себя студентом, хотя, наверно, пока ты работаешь в науке, ты всегда чуть-чуть студент :)

Так что хочу поздравить всех, кто тоже чувствует себя студентом, с праздником!

А заодно поделиться первой фотографией себя в этом канале. На ней я типичный студент психфака МГУ — исчезающий незаметно с пар.
Что определяет политическую идеологию?

Мой бэкграунд заставляет первым делом заподозрить наследственность. И действительно она играет роль: независимо от способа измерения идеологии в разных поколениях испытуемых влияние наследственности оценивается примерно в 40% (интересно, что фактор shared environment — в 18%, остальное — личный уникальный опыт).

Как обычно хочу заметить, что наследуемость какой-то черты в популяции вовсе не значит а) существование гена, который за это отвечает и б) что о конкретном человеке можно сказать, откуда у него эта черта взялась. Но все же факт интересный и предполагает сохранение некоторого баланса между политическими взглядами через поколения.


Если мы посмотрим на разные компоненты того, что может быть “наследуемо”, то мы увидим, например, что сам интерес к политике, участие в выборах и склонность к политическому рассуждению (political sophistication) имеет большое влияние генетики, а, скажем, членство в конкретных партиях скорее будет связано с социальным окружением. Содержание политических взглядов, то есть принадлежность к (условно) консерваторам и либералам, имеет высокую наследственную компоненту (а в ряде исследований находят разные гены-кандидаты на объяснение этой закономерности).

При этом все мы отлично знаем, как просто манипулировать мнением человека. Подобные эксперименты построены, в основном, на эффекте фрейминга: в зависимости от формулировки тезиса человек либо соглашается с ним, либо нет (хотя тезис по сути один и тот же самый). Кстати недавний мета-анализ показал, что все-таки эффект фрейминга не такой всемогущий, как его часто представляют, к тому же плохо трансформируется в изменение поведения респондента.

То есть получается: в политических взглядах есть что-то изменчивое, и что-то устойчивое и, видимо, последнего больше.


И тут наконец-то пришло время разобраться, что вообще такое политические взгляды. Скорее всего, для большинства людей это не какие-то термины из полит. теории, но что тогда? Что стоит за всеми этими интуитивными представлениями о том, консерватор я или либерал?

Одна из гипотез, которую предложили Джордж Лэйкофф и Элизабет Велинг (см. их книгу Your Brain’s Politics или выступление Элизабет на Ted Talks) — семейные ценности. Либералы (так и хочется поставить кавычки!) ценят больше заботу и эмпатичное отношение к детям (nurturant model), а консерваторы — иерархию и необходимость научить ребенка быть самостоятельным (strict model). И если людям напомнить об их представлениях о семейном укладе и идеалах воспитания, они будут более категоричным в своем либерализме/консерватизме.

Другая идея (хотя, в целом, похожая): наследуется некоторый склад личности, часто выражаемый через черты Большой Пятерки (открытость опыту, сознательность, экстравертность, доброжелательность, невротизм — и, соответственно, их антиподы). В исследованиях показывают связь отдельных черт с политическими предпочтениями: самая выраженная и подтвержденная в мета-анализе — положительная корреляция сознательности и консерватизма и отрицательная открытости к опыту и консерватизма.



И напоследок, забавная история.

В одном исследовании 2012 года в очередной раз пытались нащупать, с какими же чертами характера связаны политические взгляды. В этот раз речь шла о склонности быть более социализированными/альтруистичным/эмпатичным на одном полюсе и манипулятивными/целеустремленным/авторитарным на другом. В первой группе оказались либералы, а во второй — консерваторы. Все логично, если бы не одно «но»: в 2016 вышло исправление результатов: выяснилось, что кто-то при анализе перепутал лейблы и на деле все наоборот: альтруистичные и эмпатичные у нас консерваторы, а манипулятивные и целеустремленные — либералы. Так что с называнием конкретных черт, связанных с политической позицией, надо быть, конечно, осторожнее. 🙂
Вдогонку к предыдущему посту.

Меня вообще настораживают эти выводы. Получается, что такие интуитивные взгляды, которые проистекают то ли из желаемого семейного уклада, то ли из личностных характеристик, зачастую остаются не отрефлексированными и ложатся в основу политических действий (в широком смысле) людей.

Что вообще общего между вопросами “как я хочу строить свою семью” и “как нам обустроить мир, чтобы всем было в нем ок”? На мой взгляд связь вообще неочевидная.

Понятно, что не у всех есть желание и время разбираться в политике/социологии/философии/истории — в чем там надо еще разобраться? — но мне кажется, примерно всем доступны размышления о том, что кому-то живется хуже, а кому-то лучше, что у государства есть обязанности перед гражданами, а у граждан — перед другими гражданами.

У нас с подругой есть шутка, что все наши споры заканчиваются одним и тем же тезисом: надо, короче, образование менять! Вот и тут как будто что-то очень базовое упущено в образовательном процессе на самых начальных его этапах.