#путевыезаметки
🔹Начитываю сейчас литературу о культе мучеников-революционеров в Советах, об идеологии самопожертвования и секулярном переложении формулы «смертию смерть поправ», и всё больше ощущаю, как из всего этого ряда героев выпадает Ленин. Ведь он умер не в бою, не в ссылке и не под пытками, не пожертвовал своё юное тело ради народа и утопического будущего; Ленин умер пожилым, от продолжительной болезни, и, как верно отметил Майкл Дж. Смит в "Stalin's Martyrs", в героический миф о большевиках-страстотерпцах это укладывалось плохо. Благодаря ему, кажется, в советскую культуру закралась тень «левой меланхолии», которую в ней всячески старались подавить, идя на разные ухищрения и манипуляции с образом Ильича (и его реальным телом). Но, кажется, не смогли разобраться с Ленином полностью: в центре всей раскатистой советской монументальности так и остался пожилой, беспомощный, очень больной человек в инвалидном кресле. Может быть, я придумываю.
🔹Сегодня на семинаре по гендерным исследованиям обсуждали со студент:ками интерсекциональность, и я им рассказывала про своё (хоть и весьма непродолжительное) сотрудничество с «Протяни руку» и про проблемы женщин-заключённых в России. Принесла зин Саши Граф «У ворот женской колонии – никого». Студентам было явно интересно. Вообще многие, кого я встречаю тут, хотят больше знать о том, что сейчас происходит в России. Это даёт надежду, что нынешняя изоляция не навсегда и всё ещё может измениться.
🔹Начитываю сейчас литературу о культе мучеников-революционеров в Советах, об идеологии самопожертвования и секулярном переложении формулы «смертию смерть поправ», и всё больше ощущаю, как из всего этого ряда героев выпадает Ленин. Ведь он умер не в бою, не в ссылке и не под пытками, не пожертвовал своё юное тело ради народа и утопического будущего; Ленин умер пожилым, от продолжительной болезни, и, как верно отметил Майкл Дж. Смит в "Stalin's Martyrs", в героический миф о большевиках-страстотерпцах это укладывалось плохо. Благодаря ему, кажется, в советскую культуру закралась тень «левой меланхолии», которую в ней всячески старались подавить, идя на разные ухищрения и манипуляции с образом Ильича (и его реальным телом). Но, кажется, не смогли разобраться с Ленином полностью: в центре всей раскатистой советской монументальности так и остался пожилой, беспомощный, очень больной человек в инвалидном кресле. Может быть, я придумываю.
🔹Сегодня на семинаре по гендерным исследованиям обсуждали со студент:ками интерсекциональность, и я им рассказывала про своё (хоть и весьма непродолжительное) сотрудничество с «Протяни руку» и про проблемы женщин-заключённых в России. Принесла зин Саши Граф «У ворот женской колонии – никого». Студентам было явно интересно. Вообще многие, кого я встречаю тут, хотят больше знать о том, что сейчас происходит в России. Это даёт надежду, что нынешняя изоляция не навсегда и всё ещё может измениться.
#путевыезаметки
На курсе по гендерным исследованиям обсуждали со студентами подходы феминистской и квир арт-критики. Не обошлось, конечно, без чтения классического «Почему не было великих художниц?» Линды Нохлин. Эссе, среди прочего, деконструирует европейский миф о гениальности и показывает, почему он по своей сути является исключающим. Лектор на нашем курсе спросил студентов, что, по их мнению, случилось с представлениями о гениальности, которые критикует авторка, исчезли ли они, и если нет, где мы можем обнаружить их сегодня.
Мне в голову сразу пришёл поразительный современный пример консервации этого мифа, которая при этом произошла под лэйблом феминизма, — а именно сериал «Ход королевы», столь популярный несколько лет назад. Если что, сериал мне в целом понравился, это классно выстроенная, захватывающая история. Но я была мягко говоря очень удивлена, посмотрев его полностью: дело в том, что критика представляла «Ход королевы» как выдающееся феминистское высказывание. И действительно, какие-то черты подобного высказывания в «Ходе королевы» присутствуют: например, фокус на сильной и агентной главной героине, на женщинах в истории шахмат. Но вот образ Гений:ки при этом получился поразительно консервативным. Перед нами (опять, господи) талантливая, максимально чуждая любой коллективности одиночка, ведомая божьим вдохновением и благодаря ему преодолевающая любые препятствия среды. В образе Бет Хармон мы находим буквальное, максимально некритическое воспроизведение старинного романтического мифа о гениальности как атемпоральной, непостижимой, непроницаемой для взгляда «простого» человека (каким и должен, видимо, ощутить себя зритель). Если бы на месте Бет был какой-нибудь Бен, все бы только и обсуждали, насколько старомодно он изображен. Но замени героя на героиню, и проблема исчезает из поля зрения. При этом большие структуры означивания / представления / власти остаются нетронутыми. Не случайно, конструируя этот образ, создатели сериала походя дезинформировали зрителя о реальной героине, которая появляется в финальном эпизоде, — Ноне Гаприндашвили, советской и грузинской шахматистке, первой женщине, которая получила титул международной гроссмейстерки среди мужчин. В «Ходе королевы» нам сообщают, что она никогда не состязалась с мужчинами, но это неправда, — о чём сама шахматистка поспешила заявить после выхода сериала (и даже подала в суд на Netflix).
Кстати, эссе Нохлин было совсем недавно переиздано на русском. Искусствоведка Олеся Авраменко написала по этому случаю отличный комментарий, помещающий текст в контекст американских 1970-х — и современной России. Рекомендую.
На курсе по гендерным исследованиям обсуждали со студентами подходы феминистской и квир арт-критики. Не обошлось, конечно, без чтения классического «Почему не было великих художниц?» Линды Нохлин. Эссе, среди прочего, деконструирует европейский миф о гениальности и показывает, почему он по своей сути является исключающим. Лектор на нашем курсе спросил студентов, что, по их мнению, случилось с представлениями о гениальности, которые критикует авторка, исчезли ли они, и если нет, где мы можем обнаружить их сегодня.
Мне в голову сразу пришёл поразительный современный пример консервации этого мифа, которая при этом произошла под лэйблом феминизма, — а именно сериал «Ход королевы», столь популярный несколько лет назад. Если что, сериал мне в целом понравился, это классно выстроенная, захватывающая история. Но я была мягко говоря очень удивлена, посмотрев его полностью: дело в том, что критика представляла «Ход королевы» как выдающееся феминистское высказывание. И действительно, какие-то черты подобного высказывания в «Ходе королевы» присутствуют: например, фокус на сильной и агентной главной героине, на женщинах в истории шахмат. Но вот образ Гений:ки при этом получился поразительно консервативным. Перед нами (опять, господи) талантливая, максимально чуждая любой коллективности одиночка, ведомая божьим вдохновением и благодаря ему преодолевающая любые препятствия среды. В образе Бет Хармон мы находим буквальное, максимально некритическое воспроизведение старинного романтического мифа о гениальности как атемпоральной, непостижимой, непроницаемой для взгляда «простого» человека (каким и должен, видимо, ощутить себя зритель). Если бы на месте Бет был какой-нибудь Бен, все бы только и обсуждали, насколько старомодно он изображен. Но замени героя на героиню, и проблема исчезает из поля зрения. При этом большие структуры означивания / представления / власти остаются нетронутыми. Не случайно, конструируя этот образ, создатели сериала походя дезинформировали зрителя о реальной героине, которая появляется в финальном эпизоде, — Ноне Гаприндашвили, советской и грузинской шахматистке, первой женщине, которая получила титул международной гроссмейстерки среди мужчин. В «Ходе королевы» нам сообщают, что она никогда не состязалась с мужчинами, но это неправда, — о чём сама шахматистка поспешила заявить после выхода сериала (и даже подала в суд на Netflix).
Кстати, эссе Нохлин было совсем недавно переиздано на русском. Искусствоведка Олеся Авраменко написала по этому случаю отличный комментарий, помещающий текст в контекст американских 1970-х — и современной России. Рекомендую.
#путевыезаметки
Для диссертации читаю трэвел-журнал американской феминистки Карен ДеКроу из её поездки по СССР, в которую она отправилась в середине 1970-х. ДеКроу на тот момент была президенткой Национальной организации женщин (NOW) — одной из крупнейших американских низовых феминистских ассоциаций этого периода, основанной в том числе Бетти Фридан, авторкой «Загадки женственности». Организация долгие годы определяла облик фемактивизма в США, и ДеКроу играла в этом не последнюю роль.
Её дневник из СССР, впрочем, демонстрирует крайне ограниченный взгляд на феминизм и совершенную неспособность принимать какие-либо иные версии гендерной повестки, кроме либеральной (в чём её, кстати, обвиняли современницы - американские социалистические феминистки, такие свидетельства мне тоже удалось найти). ДеКроу с первого дня поездки ведёт список сексизма, с которым столкнулась в Советах, детально перечисляя все неуместные комментарии, шутки и тосты на торжествах. При этом сама она не прочь в не вполне сестринских подробностях описать внешность советских женщин, отмечая у них то избыток косметики, то некрашеные волосы, то желёзные зубы. Вишенка на торте — её заметка про посещение Смольного, в частности, рабочего кабинета Ленина и комнаты, где он жил со своей супругой, Надеждой Крупской, которую ДеКроу именует не иначе как "Ms Lenin" (sic!). То есть обращение уже феминистское (ms — это нейтральная форма в современном английском, она не указывает на семейный статус женщины), но идеи, что Миз Ленин могла мыслиться как отдельный человек и политическая деятельница, как-то не появляется. Вместо этого возникает некий гендерный кентавр, в котором я даже не сразу распознала Крупскую, так странно это звучит для моего постсоветского уха. Люблю свою работу!
Для диссертации читаю трэвел-журнал американской феминистки Карен ДеКроу из её поездки по СССР, в которую она отправилась в середине 1970-х. ДеКроу на тот момент была президенткой Национальной организации женщин (NOW) — одной из крупнейших американских низовых феминистских ассоциаций этого периода, основанной в том числе Бетти Фридан, авторкой «Загадки женственности». Организация долгие годы определяла облик фемактивизма в США, и ДеКроу играла в этом не последнюю роль.
Её дневник из СССР, впрочем, демонстрирует крайне ограниченный взгляд на феминизм и совершенную неспособность принимать какие-либо иные версии гендерной повестки, кроме либеральной (в чём её, кстати, обвиняли современницы - американские социалистические феминистки, такие свидетельства мне тоже удалось найти). ДеКроу с первого дня поездки ведёт список сексизма, с которым столкнулась в Советах, детально перечисляя все неуместные комментарии, шутки и тосты на торжествах. При этом сама она не прочь в не вполне сестринских подробностях описать внешность советских женщин, отмечая у них то избыток косметики, то некрашеные волосы, то желёзные зубы. Вишенка на торте — её заметка про посещение Смольного, в частности, рабочего кабинета Ленина и комнаты, где он жил со своей супругой, Надеждой Крупской, которую ДеКроу именует не иначе как "Ms Lenin" (sic!). То есть обращение уже феминистское (ms — это нейтральная форма в современном английском, она не указывает на семейный статус женщины), но идеи, что Миз Ленин могла мыслиться как отдельный человек и политическая деятельница, как-то не появляется. Вместо этого возникает некий гендерный кентавр, в котором я даже не сразу распознала Крупскую, так странно это звучит для моего постсоветского уха. Люблю свою работу!
#путевыезаметки
Сегодня целый день читаю литературу о коллективных дневниках или, как это называют на английском, collaborative life-writing. Мне всегда казалось, что это весьма распространённый жанр дневникового письма, особенно если включать в эту категорию девичьи альбомы и анкеты (фан-факт: в архивах сохранился альбом великой княжны Анастасии Романовой за 1912-1917 гг.), совместные мемуары, разные художественные эксперименты по совместному автобиографическому письму, эксперименты с такими формами в терапевтической практике. В викторианской Англии, судя по всему, был распространён жанр семейного дневника, который мог объединять супругов, братьев и сестёр или даже несколько поколений домочадцев (пример). В СССР дневники вышли в публичную сферу, велись именно что в коллективах — коммунами (пример), учениками и студентами школ и других образовательных учреждений (пример), в профессиональных коллективах (пример). Однако, как оказалось, литературы о такого рода письме совсем немного! Её так мало, что я усомнилась в распространённости этого типа письма.
В связи с чем вопрос: а вы когда-нибудь вели коллективные дневники, альбомы, блоги или что-либо подобное? Именно автобиографического характера. Если да, то с кем? Как вы это придумали? Что там писали? Расскажите, если это не слишком личное. Это не для исследования, скорее просто любопытство, желание обсудить.
Сегодня целый день читаю литературу о коллективных дневниках или, как это называют на английском, collaborative life-writing. Мне всегда казалось, что это весьма распространённый жанр дневникового письма, особенно если включать в эту категорию девичьи альбомы и анкеты (фан-факт: в архивах сохранился альбом великой княжны Анастасии Романовой за 1912-1917 гг.), совместные мемуары, разные художественные эксперименты по совместному автобиографическому письму, эксперименты с такими формами в терапевтической практике. В викторианской Англии, судя по всему, был распространён жанр семейного дневника, который мог объединять супругов, братьев и сестёр или даже несколько поколений домочадцев (пример). В СССР дневники вышли в публичную сферу, велись именно что в коллективах — коммунами (пример), учениками и студентами школ и других образовательных учреждений (пример), в профессиональных коллективах (пример). Однако, как оказалось, литературы о такого рода письме совсем немного! Её так мало, что я усомнилась в распространённости этого типа письма.
В связи с чем вопрос: а вы когда-нибудь вели коллективные дневники, альбомы, блоги или что-либо подобное? Именно автобиографического характера. Если да, то с кем? Как вы это придумали? Что там писали? Расскажите, если это не слишком личное. Это не для исследования, скорее просто любопытство, желание обсудить.
#путевыезаметки
На выходных побывала на конференции Британской ассоциации славистов (BASEES) — это самое большое регулярное собрание исследователей прошлого и настоящего Восточной Европы в Соединённом королевстве, оно проходит каждый год в разных городах. Нынешняя конференция была в Кембридже, что особенно приятно, ведь он так красив в апреле: старинные колледжи обрамлены цветущими деревьями, их серые камни подсвечены солнцем и отражаются в реке Кэм, по которой лениво ползут лодочки с туристами. Всё вместе это делает город приветливым, праздничным, похожим на пёструю шкатулку с секретом. Как хорошо было гулять по нему вечерами с коллегами и друзьями, многих из которых я не видела годами, не передать.
На конференции изначально планировала послушать доклады по позднесовесткой истории, но в первый же день неожиданно попала на панель по некрополитике и некроэстетике в России — и дальше всё как в тумане. Обсуждали «Смрт» Эдуарда Лимонова, «Ориентацию — Cевер» Гейдара Джемаля, их влияние на современную российскую культуру (в том числе массовую), на политические дискурсы. Было столь интересно, что я осталась и на вторую панель этой же научной группы — о метамодернизме в России (после неё я, кажется, ещё хуже, чем раньше, понимаю, что такое метамодернизм). Впрочем, про позднесоветское я тоже послушала: на следующий день посетила замечательную панель по истории волонтёрства и волонтёрских объединений в позднем СССР. По ощущению, это сейчас самая интересная сфера исследований позднесоветского общества, и она активно развивается.
Из неожиданного — целая панель, посвящённая Екатерине Бакуниной (её роман «Тело» недавно переиздали на русском), а также замечательный воркшоп о настольных играх как педагогическом инструменте. На воркшопе нам рассказали, как работает знаменитая польская игра Kolejka (странно, что не упомянули «74» Международного Мемориала). А потом мы сами придумывали игры и пытались разработать их механику. Я предложила игру, действие которой происходит в 1960-е на одной из советских тяжёлых индустрий (за прототип взяли новосибирский Оловокомбинат). Участники играют за нескольких женщин, которые пытаются сделать карьеру в этой индустрии, прийдя туда работать после окончания школы. Они могут делать стратегические решения (например, попробовать получить высшее образование, вступать или не вступать в партию и т.д.), но некоторые вещи происходят с ними неожиданно и влияют на исход игры (незапланированная беременность, производственная травма…). Идея в том, что такая игра (если её как следует продумать и основать на существенном рисёрче) позволит студентам «на практике» понять, как работали женские профессиональные траектории в СССР, какие факторы оказывали на них влияние, где у советских женщин было пространство выбора, а где его не было. Одно дело знать всё это по научной литературе, совсем другое — попробовать самим как-то сориентироваться в этой системе (пусть и в редуцированной и безопасной её версии). Игра маштабируемая: можно сделать несколько игровых полей, на которых будут не только комбинат, но и, например, колхоз, исследовательский институт и другие рабочие сеттинги в разные периоды советской истории. Теперь мне очень хочется довести такую игру до реального воплощения, хотя бы в самом кустарном виде, но, конечно, времени на это никакого нет.
На выходных побывала на конференции Британской ассоциации славистов (BASEES) — это самое большое регулярное собрание исследователей прошлого и настоящего Восточной Европы в Соединённом королевстве, оно проходит каждый год в разных городах. Нынешняя конференция была в Кембридже, что особенно приятно, ведь он так красив в апреле: старинные колледжи обрамлены цветущими деревьями, их серые камни подсвечены солнцем и отражаются в реке Кэм, по которой лениво ползут лодочки с туристами. Всё вместе это делает город приветливым, праздничным, похожим на пёструю шкатулку с секретом. Как хорошо было гулять по нему вечерами с коллегами и друзьями, многих из которых я не видела годами, не передать.
На конференции изначально планировала послушать доклады по позднесовесткой истории, но в первый же день неожиданно попала на панель по некрополитике и некроэстетике в России — и дальше всё как в тумане. Обсуждали «Смрт» Эдуарда Лимонова, «Ориентацию — Cевер» Гейдара Джемаля, их влияние на современную российскую культуру (в том числе массовую), на политические дискурсы. Было столь интересно, что я осталась и на вторую панель этой же научной группы — о метамодернизме в России (после неё я, кажется, ещё хуже, чем раньше, понимаю, что такое метамодернизм). Впрочем, про позднесоветское я тоже послушала: на следующий день посетила замечательную панель по истории волонтёрства и волонтёрских объединений в позднем СССР. По ощущению, это сейчас самая интересная сфера исследований позднесоветского общества, и она активно развивается.
Из неожиданного — целая панель, посвящённая Екатерине Бакуниной (её роман «Тело» недавно переиздали на русском), а также замечательный воркшоп о настольных играх как педагогическом инструменте. На воркшопе нам рассказали, как работает знаменитая польская игра Kolejka (странно, что не упомянули «74» Международного Мемориала). А потом мы сами придумывали игры и пытались разработать их механику. Я предложила игру, действие которой происходит в 1960-е на одной из советских тяжёлых индустрий (за прототип взяли новосибирский Оловокомбинат). Участники играют за нескольких женщин, которые пытаются сделать карьеру в этой индустрии, прийдя туда работать после окончания школы. Они могут делать стратегические решения (например, попробовать получить высшее образование, вступать или не вступать в партию и т.д.), но некоторые вещи происходят с ними неожиданно и влияют на исход игры (незапланированная беременность, производственная травма…). Идея в том, что такая игра (если её как следует продумать и основать на существенном рисёрче) позволит студентам «на практике» понять, как работали женские профессиональные траектории в СССР, какие факторы оказывали на них влияние, где у советских женщин было пространство выбора, а где его не было. Одно дело знать всё это по научной литературе, совсем другое — попробовать самим как-то сориентироваться в этой системе (пусть и в редуцированной и безопасной её версии). Игра маштабируемая: можно сделать несколько игровых полей, на которых будут не только комбинат, но и, например, колхоз, исследовательский институт и другие рабочие сеттинги в разные периоды советской истории. Теперь мне очень хочется довести такую игру до реального воплощения, хотя бы в самом кустарном виде, но, конечно, времени на это никакого нет.